-   Ну... это танец огня.

-   Огня? - интересуется семикратный чемпион, а Гроу смотрит на меня.

-     Да, огня. Вроде как в нем Теарин сгорает с того самого дня, как погибли ее родители, - мне кажется, я несу какую-то чушь, но лучше уж нести какую-то чушь, чем изображать скалу с глазами.

-   Мы ненадолго, - Гроу кивает в сторону.

Это «мы ненадолго» снова оживляет съемочную площадку: в последние пару дней все с интересом следят не только за ходом съемок, но и за тем, что происходит в жизни Танни Ладэ. Хорошо, что они не знают всей правды. Точнее, все не знают всей правды - Бирек и Гелла отреагировали на удивление спокойно, из трейлера с воплями никто не выбежал. Мне показалось, их нереально оглушил именно сам факт того, что я решилась раскрыть свою тайну. Потому что после моего рассказа и глубокого очешуения разговор свернул вообще в другое русло, как если бы для них ничего не изменилось.

Будем надеяться, что так оно и есть.

-    Танни, в чем дело? - на этот раз мы не уходим куда-то, просто стоим в стороне, где нас никто не может слышать.

- М-м-м...

-   Дело в том, о чем мы говорили? - подсказывает Гроу.

Да, дело в этом, и наверное, мне бы стоило покачать головой, но я киваю. Прошли те времена, когда мне хотелось с ним цепляться, если честно, еще никогда я не чувствовала в себе такой выжигающей сердце тоски.

- И?..

-     У меня готов ответ, - я все время забываю, что у Ильеррской нет карманов, поэтому ладони скользят по ткани.

Гроу молчит: кажется, он тоже понял и понял, почему у нас пошел рассинхрон. Он еще не в гриме, пока мы на репетициях, но когда будет грим, он станет невыносимо похож на отца. Пройдет еще немного времени

-    и его жизнь зациклится на Ферверне и на политике, но если честно, это всего лишь одна из надуманных причин моего ответа. Истинная причина во мне, в том, что однажды я вспомню этот его поступок, и в том, что рано или поздно он станет причиной ссоры.

Я знаю себя, и знаю его, и не хочу этого.

Мой (ну, или наш) иртханенко достоин того, чтобы знать: его отец хотел защитить маму, и поэтому от нее отказался. Не хочу, чтобы он становился свидетелем ссор, припоминания Сибриллы и прочего. Хочу, чтобы нас разделила граница, разделила навсегда, и тогда я смогу сохранить в памяти ту короткую неделю, что мы были вместе, а не это его прощание по телефону.

-     Я не хочу однажды утром проснуться и узнать, что у тебя созрел какой-то великий план, - говорю я, - в который ты посвятишь меня задним числом. Может быть... но скорее всего, не посвятишь, чтобы уберечь.

-   Если я скажу, что этого не случится, ты не поверишь? - он смотрит на меня.

Нет, но это тоже - всего лишь надуманная причина. Наверное, я впервые вижу Гроу таким - раскрытым и уязвимым, впервые вижу в его глазах что-то такое, чему не могу дать определение, и от чего рвется сердце. Но это - совершенно точно не причина все возвращать, скажу даже больше, это в первую очередь причина закончить все здесь и сейчас. Потому что пока я верю, что что-то можно вернуть, дальше я не продвинусь, а мне пришла пора двигаться дальше.

-   Нет, - качаю головой.

Потом он меня возненавидит за свою слабость. За эти два дня, когда он делал все, чтобы меня вернуть, но ничего не вышло. Потом... если бы у нас было это «потом», но его не будет. Я останусь просто коротким ярким романом, одной из его девочек, и так будет лучше.

Для всех.

-   Почему ты решаешь за меня, Танни?

-   Не за тебя, - я качаю головой. - Я решаю за себя, Джерман. Я не хочу продолжения.

Ну вот, я это сказала. Мир не разлетелся кусками, от него даже крошечный уголочек не отвалился. Просто была поставлена точка, за которой мы становимся чужими. Если так можно выразиться.

-      Значит, все? - говорит он, и в глазах его нет ни пламени, ни вертикального зрачка.

-    Да, и если ты хочешь, можешь позвонить Леоне - на тему того, что тебя достало со мной возиться. Я не в обиде.

-   Станцуй это, - говорит Гроу.

-   Что?

-    То, что ты мне сейчас сказала. - Он кивает на застывшего высоткой чемпиона, а потом повышает голос: - Танцуем без репетиций!

-     Какое без репетиций? - тот немедленно идет к нам. - Вы в огонь лезете, вам желательно снять танец с первого дубля. Максимум с двух!

-      Снимем, - Гроу кивает, смотрит на часы. - У нас есть время на перерыв. Потом грим, потом танцуем, как раз стемнеет. Если что, я рядом, Танни.

На первый взгляд кажется, что ничего не изменилось, но каждое слово режет как по живому. Мне хочется вдохнуть полной грудью, но я не могу, я чувствую, как трескаюсь я. Как я сама разлетаюсь вдребезги. Снова.

Мы болтаем с Ленардом и жуем сэндвичи. Потом меня отвлекает Джамира, чтобы обсудить настроение сцены, а когда я возвращаюсь, последний сэндвич с довольным видом жует Лимес Фарт. Следующие пять минут съемочная группа может наблюдать, как Ильеррская носится за Горрхатом по площадке и орет: «Я тебя убью!», - а он, злобно хохоча, удирает, бросая на ходу, что в большой семье пастью не щелкают.

В итоге Горрхата ловит Сарр, и мы вместе заваливаем его на землю: благо, его сцены на сегодня закончены, а Гайера поблизости нет. Он вскидывает руки и ноги и притворяется мертвым, все смеются. Я тоже смеюсь, мне это надо, чтобы не заплакать, а потом ищу взглядом Гроу. Я его ищу неосознанно, и он все время оказывается рядом, как обещал. Все время чем-то занят - то разговаривает с семикратным чемпионом, указывая на полигон, где нам предстоит танцевать, то со страховщиками, то с Джамирой.

Словом, у нас очень насыщенная жизнь, но отдельно друг от друга.

Наверное, к этому надо привыкать. Я думаю об этом, сидя в гримерной, пытаюсь сосредоточиться на словах Геллы, когда она говорит, куда и как поворачиваться, но в ушах звучат другие.

«Станцуй это».

Помимо Бирека и ассистенток к нам присоединяется команда по безопасности, меня чуть ли не насквозь пропитывают невозгораемым раствором. Мне хочется смеяться, потому что для меня эта мера безопасности совершенно излишняя - при желании я могу самовоспламениться изнутри. Смех приходится подавить, закусив губу и разглядывая собственные ногти, потому что по большому счету, если я начну сейчас смеяться, танец придется отложить до завтра.

-   Восторг, - говорит Гелла, когда заканчивает с гримом. Восторг, мысленно соглашаюсь.

В зеркале, передо мной, Ильеррская. Такая, какой я впервые вышла на съемочную площадку в павильоне номер девятнадцать.

Бирек смотрит на меня, поддерживая одну руку другой. Это не тот жест, когда ты закрываешься ото всех, но что-то похожее, просто руки пониже и не скрещены. Я сейчас отмечаю все эти детали, и разбросанные по столику кисти, и огромный ящик с палитрами всего, что превратило меня в Ильеррскую. Узоры, многочасовая работа Геллы и ассистенток, бегут по коже, полностью изменяя внешность и превращая меня в женщину, история которой началась с танца.

Моя история тоже началась с танца, танцем она и закончится. Символично.

Я скольжу взглядом по уложенным волосам, перехваченным нитями, по костюму, который в точности повторяет тот, что был на мне в первый съемочный день.

Что характерно, я не могу вспомнить имени семикратного чемпиона, но я - в точности до жеста, до взгляда, до интонаций - помню все, что мне говорил Гроу в мой первый съемочный день.

«Сегодня я смотрю, на что ты способна. Если мне понравится, вечером подписываем контракт. Если нет - извини».

Очень вдохновляюще, ничего не скажешь. В этом он весь. Я ловлю себя на мысли, что улыбаюсь.

-   Ладно, катись уже, - Гелла тоже улыбается.

Бирек - нет, он словно смотрит глубже. А может, Гелла тоже видит гораздо больше, чем хочет мне показать, она просто привыкла наглухо закрываться: бравада слов или грубость - ее защита. Такая же, как была у меня когда-то.

Такая же, как у него.

Все эти набловы придирки, весь его дерьмовый характер - исключительно потому, что однажды его мать от него отказалась, а потом, спустя сколько-то лет, от него отказался отец. От него - такого, каким он был.